На Каннском кинофестивале женский актерский ансамбль фильма получил коллективный приз, а завсегдатай и лауреат Канн Одиар («Дипан», «Ржавчина и кость», «Пророк») — приз жюри. Экспериментальная работа 72-летнего французского мэтра — его первый опыт во многих отношениях. Не говорящий на испанском, Одиар впервые снял фильм на испанском и английском языках. Выбрал мюзикл, хотя никогда не снимал в легких жанрах. Сделал главной героиней трансженщину, а на другую роль пригласил поп-звезду Селену Гомес. Кинокритик Катя Степная посмотрела обласканную критиками «Эмилию Перес» и вынуждена признать, что в этот раз, взявшись за совершенно чужие ему проблемы, жанры и географию, Одиар просто потерялся.
Мексиканская адвокатесса Рита (Зои Салдана) живет в одиночестве и переработках, постоянно презирая себя, свою внешность, необходимость защищать богатых упырей в суде, отсутствие карьеры, бездетность и одиночество. После одного из выигранных дел (благодаря работе Риты и ее босса женоубийство признали суицидом — очередной подонок остался безнаказанным) с Ритой связывается мексиканский кровожадный мафиози Манитас (Карла София Гаскон). Он просит укрыть его жену Джесси (Селена Гомес) с детьми на другом континенте, а сам хочет сделать операцию по коррекции пола. Рита относится к этой просьбе с предубеждением: огромный татуированный криминальный авторитет, по ее мнению, просто хочет скрыться, опасаясь преследования. Но Манитас откровенничает с Ритой: феминная часть присутствовала в нем всегда, но, чтобы выжить в криминальном подполье, ему пришлось завыть по-волчьи. «Манитас» — это маска, как и весь его образ жизни, а он чувствует себя и хочет быть другим. Не в силах отказать ему, напуганная Рита организует операцию в условиях полной анонимности и сопровождает жену и детей мафиози в их новый дом в Швейцарии.
Получив деньги, Рита думает, что больше никогда не услышит об этих людях. Но уже скоро судьба сталкивает ее с блистательной Эмилией Перес.
Мюзиклы осторожно возвращаются. Группа Sparks написала мюзикл об ожившей кукле для Леоса Каракса, Спилберг переснял «Вестсайдскую историю», Джокер запел с Леди Гагой, а Одиар решил, наконец, воплотить многолетнюю мечту и поставить оперу. В книге одного из своих друзей он заметил второстепенного персонажа с нераскрытой аркой — мексиканского криминального авторитета, скрывшегося от полиции после удачного трансперехода, — и попросил автора подарить ему идею. Но оперы не случилось, и следующий фильм стал мюзиклом. «В ДНК нашего фильма — опера», — объясняет Одиар: в «Эмилии Перес» — действительно оперные перипетии: архетипические персонажи, «перерождение», словесные повторения и сильный накал страстей.
«В моем возрасте уже не до шуток: мы делаем то, что действительно имеет значение, — только самое главное». Одиара привлекла в мюзикле возможность неклассическим для зрителя и непривычным для себя образом рассказать и о криминальном мире, который так хорошо ему знаком, и о феминности, которая в его фильмографии никогда не занимала важного места. «Эмилия Перес» пестрит актуальными штампами: латиноамериканские картели, жертвы нарковойн, транссексуальность, преступления против женщин, права человека, дискриминация по цвету кожи, родительский инстинкт, гендерные роли — только выбирай. Одиар выбирать не стал и снял одновременно криминальный триллер, мыльную оперу, несколько музыкальных клипов, социальную рекламу и портрет женщины в огне.
Это нагромождение контекстов, языков, городов и стран пытается удержать на своих плечах трансженщина Карла София Гаскон — зрелая каталонка, специально для фильма имитирующая мексиканский акцент. Статная, жовиальная и освещающая своим присутствием каждый кадр, Гаскон кажется достаточной причиной, чтобы придумать и снять «Эмилию Перес». Камера любит Карлу Софию и ее самобытную дикую натуру: подбирать слова для ее киногеничности бессмысленно: это надо видеть. Но проблема в том, что именно человеческая психологическая идентичность (а не мужская/женская) не дается Одиару как режиссеру и сценаристу: он видит, кого снимает, но не чувствует, что об этом человеке сказать.
Конфликтное сосуществование в одном человеке Манитаса и Эмилии Перес требует неиллюстративного, метафорического подхода, которым Одиар не обладает. А потому просто переключает регистры актрисы с альфа-самца на львицу (первый — враждебный и коварный, вторая — справедливая и щедрая). Зрителю остаются два типажа, живущие в пространстве криминального чтива. Неосознанно Одиар многократно воспроизводит в «Эмилии Перес» самый очевидный гендерный стереотип: агрессивное и разрушительное — мужская природа, принимающее и созидающее — женская.
Для героинь Зои Салданы и Селены Гомес, которые рядом с Эмилией Перес живут свою необратимо поменявшуюся жизнь, тоже не находится объема, точных реплик и внятной траектории.
Перепридумать профессию, переехать в другую страну, научиться жить без поддержки мужчины, найти и потерять настоящую подругу — с героинями Одиара происходят эпохальные вещи, но они мелькают на экране короткими слайдами.
Если бы в истории кино не было «Фантастической женщины» Себастьяна Лелио, «И всё же Лоранс» Ксавье Долана или «Всё о моей матери» Педро Альмодовара, можно было бы сказать, что кино только учится рассказывать о транслюдях многослойные истории. Но нет, дело, кажется, в том, что Одиар эмоционально находится не на своей земле и потому постоянно промахивается с интонациями. Музыкальный номер об операции на грудь, гормональной терапии и вагинопластике на страницах сценария, должно быть, смотрелся бы куда остроумнее, чем получился в клипе с подтанцовками. К тому же Одиар переоценил воздействие очень посредственных музыкальных партий «Эмилии Перес», которые регулярно душат на корню зарождающуюся зрительскую эмпатию, — здесь попросту нет интересных и запоминающихся песен.
То же касается испанского языка и мексиканского контекста, с которыми Одиар знаком через виртуальный переводчик. Возможно, песни о зачистках, пропавших людях и убитых женщинах могли показаться свежим и действенным способом рассказать про мировую несправедливость, но от «Эмилии Перес» веет неофитским инфантилизмом и настроением из путеводителя. Хор ряженых «отверженных» вызывает не больше сочувствия, чем любая переодетая в лохмотья театральная массовка. Кто мог подумать, что мюзикл можно похоронить в танцах, криминальный триллер — в перестрелках, мелодраму — в слезах, а трансактрису — в квир-сюжете. Песенка спета.